Кто последний? – Мы за вами! - Екатерина Мурашова

– Яйцами? Души? – удивленно переспросила Вельда. На лице ее обозначилась неуверенная готовность к улыбке.

– Ну да. Чтобы родиться, надо не только созреть, но и проклюнуться. Вылупиться. А это не сразу.

Не говоря ни слова, Вельда поднялась и…

(написан от руки аккуратным округлым подчерком, каким испокон веку пишут девочки-отличницы)

Душно. Душно. Душно. Как будто где-то внутри что-то созрело и вот-вот взорвется, вылезет наружу. Нет, вылезет – это неправильно. Явится… Опять не так, надо без сокращений, еще полнее, в архаическом, исконном варианте – ЯВИТ СЕБЯ. Явит себя. Кому? Не мне, не только мне – миру. Странное ощущение, в чем-то – повод для гордыни, в чем-то – унижение. Ты – сосуд, взрастивший нечто, тебя превосходящее, и по опорожнении будешь отброшена в сторону… Этого никогда не понять мужчине или нерожавшей женщине. Но я не жду ребенка. Что же со мной?

Веселое ослепление юности минуло, исчезло, растворилось как мед и масло в горячем молоке (это отвратительное пойло употребляют на станции как лечебное средство от простуды), ушло вместе с гибелью Кларка. Странное желание – нанизывать глаголы, как бусы… подбирая более точный? Нет, удовольствие доставляет сам процесс, сама возможность выбирать. Раньше я не подозревала, что глаголов так много, мне хватало совсем небольшого их количества для обозначения тех действий, которые совершала я и окружавшие меня люди. Что изменилось?

Увлекшись глаголами, я не замечаю существительных, пускаю их жизнь на самотек.»Ослепление»? Почему это слово? Все та же гордыня, которая для сохранения самоуважения требует рассматривать все минувшее как заблуждение, недостойное более… Кого недостойное? Еще не так давно я сама говорила об этом Анри: что плохого можно найти в молодости, веселье, красоте, здоровье? Что плохого в желании человека (человечества) растянуть обладание этими радостями на всю человеческую жизнь? Обладание или иллюзия обладания – вот в чем вопрос. И на него нет ответа, кроме самой жизни, которую каждый проживает так… Как? Слишком много вопросов и все альтернативы ответов банальны. И мучительно хочется прорваться за эту банальность, за картонность вымышленных персонажей, которыми каждый из нас населяет не только книги и визорные программы, но и саму жизнь, являясь одновременно и плохим сценаристом, и плохим режиссером, и посредственным оператором, и единственным гениальным артистом (внутренняя претензия каждого – но не все осознают ее) в этом затянувшемся и уже надоевшем большинству спектакле.

И опять-таки имеющиеся выходы известны и банальны – признать равную много-гранно-стаканную гениальность партнеров или примириться с собственной посредственностью в игре.

И все время, все время кажется (еще одна иллюзия?), что вот еще чуть-чуть, и удастся вырваться, разорвать замкнутый круг, пусть через боль, страх, потери, но вдохнуть полной грудью. И воздух вдруг окажется чистым, таким, от которого кружится голова и радужные кольца бегут перед глазами поверх пасторального (обязательно!) пейзажа. Ведь где-то же видели древние художники эти прозрачные воздуся, кудрявые деревья, не имеющие видовой принадлежности, камни, исполненные животной неги и коров с человечьими глазами… Видели! Где? – «На обратной стороне собственной сетчатки,» – так говорит Эсмеральда. – « Мы сейчас живем в древнем раю. Вы когда-нибудь задумывались об этом, коллеги?» – так говорит Анри.

Они неправы. Рай подразумевает, по крайней мере, отсутствие сомнений в собственном существовании. В чем-то древние были ближе к нему. Приближаясь, удаляемся? Кажется, это соответствует какому-то там закону. …Жизнь, которую каждый проживает так… Значит, на вопрос Как? – ответ: в соответствии с законом? И неважно, кто и что под этим законом понимает (раньше люди были удивительно разнообразны в измышлениях на эту тему), главное – признать принципиальную неизбежность. А если я не согласна? Ну что ж, тогда придется выдумать собственный закон, и подчиняться ему. И все снова уложится в предложенную закономерность. А как же без закона? Может быть, в этом смысл эволюции человека? От неизбежности законов к их… не неизбежности? – как-то странно звучит и почему-то не подобрать синонима. Отсутствие – это ведь совсем не то. Избежность? На каком-то этапе перестало быть необходимым выполнение уложения «око за око, зуб за зуб», и это стало едва ли не самой главной победой человечества за всю его историю. Потом перестало быть действенным, нет, не так, – стало «избежным» правило «бей чужих». И что потом? Нет, все это – для вечерних бдений Анри. Мне бы с собой разобраться. А можно ли разобраться с собой, не «разобравшись» с миром?

Какая глупость – даты в личных дневниках, делающие их похожими на лабораторные журналы… Наивная попытка вписать свою жизнь в историю? Или желание убедить себя в том, что жизнь течет в соответствии… неважно с чем, просто – в соответствии. Хотя бы с календарем.

У каждого человека свой жизненный календарь. Как можно забыть, или не считаться с этим? «Это было через два месяца после того, как погиб Кларк», «Весна в тот год пришла, когда моему сыну исполнилось 3 месяца», «этот разговор состоялся через неделю после того, как мы с Анри первый раз были близки»… И причем тут даты?

«Календарь был нужен людям, чтобы вести сельскохозяйственные работы», – это опять Анри. Все замечательно, но личный дневник это не вспашка и не посевная. Само его наличие подразумевает присутствие некой иной, внутренней хронологии жизни человека, которую ему по тем или иным причинам хочется запечатлеть на бумаге или еще на чем-нибудь… Ну вот, опять я оправдываюсь. Доказываю свою правоту, хотя меня никто не просит об этом. Так и в жизни. Я чувствую необходимость доказывать необходимость (отличный оборот – не правда ли?) всего, что я делаю, думаю и даже чувствую. Это возникло только здесь, на станции… Не ври! – «Почему ты хочешь все свалить на других?»(Анри – и здесь он прав.)… Это было во мне и раньше. Просто в моем городе никто (включая Кларка!) не стал бы этого слушать, и уж тем более никто не запрашивал. А здесь ничего – слушают. А Анри и сам этим регулярно занимается. Кому же я все это доказываю? Собственной неуверенности? – «Дешевый психоанализ!» – так охарактеризовала бы это Эсмеральда. Почему я ее все время цитирую? Опять перекладывание ответственности? Нет! Я чувствую к ней благодарность. Без нее у меня могло бы не быть сына. Я знаю. Гвел, Анри, я сама – все мы действовали в поле Эсмеральды. Без нее мог действовать только Марсель. А если бы он вступил в игру, Кларк не родился бы. Я благодарна, обязана ей самым большим счастьем моей жизни, и одновременно я осмеливаюсь с ней спорить, быть несогласной – я все время пробую эту ситуацию на зуб. Она мне непонятна. Этому меня в школе не учили.